Смех в темноте [Laughter In The Dark] - Владимир Набоков

— Какая ты смешная! — восклицал он, лаская ее.

По вечерам ей часто бывало скучно — ее влекли кинематограф, нарядные кабаки, негритянская музыка.

— Все будет, все будет, — говорил он. — Ты только дай мне отдышаться. У меня всякие планы… Мы махнем к морю.

Он оглядывал гостиную, и его поражало, что он, гордившийся своей неспособностью терпеть безвкусие в вещах, мог выносить эту палату ужасов. Похоже, все оживляла его страсть.

— Мы очень мило устроились, правда, любимая?

Она снисходительно соглашалась. Она знала, что все это только временно: воспоминание о богатой квартире Альбинуса зафиксировалось в ее памяти, но, конечно, не следовало спешить.

Как-то в июле Марго пешком шла от модистки и уже приближалась к дому, когда кто-то сзади схватил ее за руку, повыше локтя. Она обернулась. Это был ее брат Отто. Он неприятно ухмылялся. Немного поодаль, тоже ухмыляясь, стояли двое его товарищей.

— Здравствуй, сестричка, — сказал он. — Нехорошо забывать родных.

— Отпусти, — тихо произнесла Марго, опустив ресницы.

Отто подбоченился.

— Как ты мило одета, — проговорил он, оглядывая ее с головы до ног. — Прямо, можно сказать, дамочка.

Марго повернулась и пошла. Но он опять схватил ее за локоть и сделал ей больно.

— Ау-ya! — тихо вскрикнула она, как бывало в детстве.

— Ну-ка, ты, — сказал Отто. — Я уже третий день наблюдаю за тобой. Знаю, как ты живешь. Однако мы лучше отойдем.

— Пусти, — прошептала Марго, стараясь отлепить его пальцы. Какой-то прохожий остановился, предчувствуя скандал. Дом был совсем близко. Альбинус мог случайно выглянуть в окно. Это было бы плохо.

Она поддалась его нажиму. Отто повел ее за угол. Подошли, осклабясь и болтая руками, другие двое — Каспар и Курт.

— Что тебе нужно от меня? — спросила Марго, с ненавистью глядя на засаленную кепку брата, на папиросу за ухом.

Он мотнул головой:

— Пойдем вот туда — в бар.

— Отвяжись! — крикнула она, но двое других подступили совсем близко и, урча, затеснили ее, подталкивая к дверям. Ей сделалось страшно.

У стойки бара несколько людей хрипло и громко рассуждали о предстоящих выборах.

— Сядем сюда, в угол, — сказал Отто.

Сели. Марго живо вспомнила — не без удивления, — как они все вместе ездили за город купаться: она, брат и эти загорелые молодцы. Они учили ее плавать и цапали под водой за голые ляжки. У Курта на кисти был вытатуирован якорь, а на груди — дракон. Валялись на берегу, осыпая друг друга жирным бархатным песком. Они хлопали ее по мокрым купальным трусикам, как только она ложилась ничком. Как чудесно было все это: веселая толпа, повсюду горы бумажного мусора, а мускулистый светловолосый Каспар выбегал на берег, тряся руками, будто с холоду, и приговаривая: «Вода мокрая, мокрая!» Плавая, держа рот под поверхностью, он умел издавать громкие тюленьи звуки. Выйдя из воды, он прежде всего зачесывал волосы назад и осторожно надевал кепку. Помнится, играли в мяч, а потом она легла, и они ее облепили песком, оставив только лицо открытым и камешками выложив сверху крест.

— Вот что, — сказал Отто, когда на столе появились четыре кружки светлого пива с золотой каемочкой. — Ты не должна стыдиться своей семьи только потому, что у тебя есть богатый друг. Напротив, ты должна о нас заботиться. — Он отпил пива, отпили и его товарищи. Они оба глядели на Марго презрительно и недружелюбно.

— Ты все это говоришь наобум, — с достоинством произнесла она. — Дело обстоит иначе, чем ты думаешь. Мы жених и невеста, вот что.

Все трое разразились хохотом. Марго почувствовала к ним такую неприязнь, что отвела глаза и стала щелкать затвором сумки. Отто взял сумку из ее рук, открыл, нашел там только пудреницу, ключи, крохотный носовой платочек и три марки с полтиной[36] — последние он реквизировал.

— Хоть на пиво хватит, — заявил он, после чего с поклоном положил сумку перед ней на стол.

Заказали еще пива. Марго тоже глотнула, через силу — она пиво не терпела, — но иначе они бы и это выпили.

— Мне можно теперь идти? — спросила она, приглаживая акрошкеры.

— Как? Разве не приятно посидеть с братом и его друзьями? — притворно удивился Отто. — Ты, милочка, очень изменилась. Но главное — мы еще не поговорили о нашем деле.

— Ты меня обокрал, и теперь я ухожу.

Опять все заурчали, как давеча на улице, и опять ей стало страшно.

— О краже не может быть и речи, — злобно сказал Отто. — Эти деньги не твои, а деньги, полученные от кого-то, кто высосал их из рабочего класса. Ты эти фокусы оставь — насчет кражи. Ты… — Он сдержал себя и заговорил тише: — Вот что, Марго. Изволь сегодня же взять у твоего друга немного денег для нас, для семьи. Марок пятьдесят. Поняла?

— А если я этого не сделаю?

— Тогда будет месть, — ответил Отто спокойно. — О, мы все знаем про тебя. Невеста — скажите, пожалуйста!

Марго вдруг улыбнулась и прошептала, опустив ресницы:

— Хорошо, я достану. Теперь все? Я могу идти?

— Да ты просто умница! Постой же, постой, куда ты так торопишься? И вообще, знаешь, надо видаться, мы поедем как-нибудь на озеро, правда? — обратился он к друзьям. — Ведь бывало так славно. И чего это она надумала зазнаваться?

Но Марго уже встала — допивала стоя свое пиво.

— Завтра в полдень на том же углу, — сказал Отто, — а потом уедем вместе на весь день. Ладно?

— Ладно, — сказала Марго с улыбкой. Она по очереди пожала руку каждому и вышла.

Она вернулась домой, и, когда Альбинус, отложив газету, подошел к ней, Марго зашаталась, притворяясь, что лишается чувств. Роль была сыграна посредственно[37], но она достигла желаемой цели. Он всерьез испугался, уложил ее на кушетку, принес воды.

— Что случилось? Скажи же, — спрашивал он, гладя ее по волосам.

— Ты меня бросишь, — простонала Марго.

Он переглотнул и мгновенно вообразил самое страшное: измену.

«Что ж? Застрелю», — мелькнула быстрая мысль; но вслух он уже совсем спокойно повторил:

— Что случилось, Марго? Скажи мне.

— Я обманула тебя, — простонала она.

«Ей суждено умереть», — подумал Альбинус.

— Ужасный обман, Альберт. Во-первых, мой отец не художник; раньше он был слесарем, а теперь служит швейцаром; моя мать натирает до блеска перила лестницы, а мой брат — обыкновенный рабочий. У меня было трудное-претрудное детство. Меня пороли, мучили…

На Альбинуса накатила волна беспредельного облегчения, а за ней вторая волна — жалости.

— Нет, не целуй меня. Ты должен знать все. Я бежала из дому. Я зарабатывала деньги тем, что служила натурщицей. Меня эксплуатировала одна страшная старуха. Затем у меня была любовь — он был женат, как вот ты, и жена не давала ему развода, и тогда я его бросила, потому что нестерпимо было оставаться всего лишь его любовницей — и только, хотя безумно его любила. Затем меня преследовал старик банкир. Он предлагал мне все свое состояние, но, конечно же, я ему отказала. Он умер от разрыва сердца. А потом я начала служить в «Аргусе».

— О мой бедный-пребедный затравленный звереныш, — бормотал Альбинус (который, кстати, давно уже не верил в то, что был ее первым любовником).

— Неужели ты не презираешь меня? — спросила она, стараясь улыбнуться сквозь слезы, что было очень трудно, ибо слез-то не было. — Это хорошо, что ты меня не презираешь. Но теперь слушай самое страшное: брат меня выследил, я встретила его сегодня, и он требует у меня денег — пытается меня шантажировать, потому что полагает, что ты не знаешь — о моем прошлом. Ты понимаешь, когда я увидела его, то подумала: какой позор иметь такого брата и еще — мой бедный, доверчивый заяц не знает, какая у меня семья; мне стало так стыдно за них, а потом уже стыдно и от другого — от того, что я не сказала всей правды, — так стыдно…

Он обнял ее и стал баюкать; если бы он знал какую-нибудь колыбельную, то и ее был бы готов напеть сейчас вполголоса. Она стала тихо смеяться.

— Как же быть? — спросил он. — Я теперь боюсь выпускать тебя одну. Ведь не обращаться же к полиции?

— Нет, только не это, — необыкновенно решительно воскликнула Марго.

11

Утром она впервые вышла в сопровождении Альбинуса. Надо было накупить уйму легких летних вещей, купальные костюмы и тьму-тьмущую кремов, чтобы хорошо взялся бронзовый загар. Сольфи, адриатический курорт, намеченный Альбинусом для их первой совместной поездки, считался местом жарким и сияюще-роскошным. Садясь в таксомотор, она заметила брата, стоящего на другой стороне улицы, но Альбинусу не показала его.

Появляться с Марго было для него сопряжено с неотступной тревогой: он еще не мог привыкнуть к своему новому положению. Когда они вернулись домой, Отто уже куда-то сгинул. Марго обоснованно предположила, что брат смертельно обиделся и способен теперь на необдуманные поступки.

За два дня до отъезда Альбинус сидел за почему-то особенно неуютным столом и писал деловые письма, а Марго тем временем в соседней комнате уже укладывала вещи в новый, сверкающий, черный сундук; он слышал шуршание оберточной бумаги и песенку, которую она, с закрытым ртом, без слов, не переставала напевать.